по середине кровати. Затем кровати, подушки, свернутые верхние простыни и полотенца на кроватях тщательно выравнивались дневальными по батарее. Утренний осмотр проводился командирами отделений под руководством дежурившего в батарее офицера. Батарея строилась повзводно в две шеренги, которые разводились на 2 шага. В первой шеренге, как и при всех других подобных построениях, становилось первое отделение, а во второй – второе. Командиры отделений становились на правом фланге своего отдаления. Проверялась чистота и выглаженность обмундирования, чистота подшитых подворотничков и начищенность ботинок, пуговиц и пряжки ремня, стрижка причесок и ногтей, наличие чистых носовых платков и расчесок и т. д. и т. п. Иногда проводилась проверка «на форму № 20», то есть на «вшивость». Но за все время учебы «форма 20» обнаружена так и не была. Во время утренней проверки контролировался также порядок в личных прикроватных тумбочках и заправка коек. После устранения полученных замечаний батарея строем отправлялась на завтрак. Каждая батарея имела свою комнату-столовую, в которой поперек стояли 3 ряда составленных впритык друг к другу длинных столов со скамьями вдоль них с обоих сторон. За каждым рядом размещался один взвод. Сначала мы становились лицом к столу каждый на своем месте. Садились строго по команде офицера или старшины. При недружном выполнении команды следовала команда: «Встать», затем – «Садись». И так – до полной слаженности. На столы ставились (кем?) алюминиевые бачки с едой (по одному на каждое отделение), тарелки с нарезанным белым хлебом, маслом и кусковым сахаром, чайники с заваренным чаем и стаканы. Кормили нас очень даже неплохо, повара готовили вкусно и довольно разнообразно. С завтрака строем же отправлялись на занятия. Каждый день во взводе назначался дежурный по классу, в обязанности которого входило заботиться о чистоте и порядке в классе, чистоте классной доски, наличии мела и чистой тряпки, а также доклад каждому преподавателю о готовности взвода к занятиям и отсутствующих на уроке воспитанниках. К преподавателям-военнослужащим мы обращались по воинскому званию, а к штатским – «Товарищ преподаватель». После третьего урока был у нас второй завтрак. Снова нас вели строем в столовую, где нас ожидал чай, 2 кусочка сахара, кусочек масла и 2 куска белого хлеба. На перерывах между уроками мы занимались по своему усмотрению. Некоторые из нас еще до училища пристрастились к курению. В нашем взводе «курцов» было больше всего: Паша Журавков, Клим Летучий, Володя Мишко, Володя Прокопенко, Витя Соколов, Коля Чижевский и я. Может быть, я кого-нибудь и забыл. На перерывах мы, прячась, естественно, от дежурившего в батарее офицера, бегали курить на улицу в туалет или за трансформаторную будку и другие укромные места. Некоторые из дежуривших офицеров специально за этим следили. Особенно отличался в слежке наш комбат Юра Мень, как мы его называли. Он старался незаметно к нам подобраться и застать нас врасплох. И это ему часто удавалось. Тогда он обыскивал пойманных, отбирал у них папиросы, если они были (потому что мы по бедности своей курили по одной папиросе на 2-3 человека), и спички. Такое происшествие оборачивалось для пойманных лишением очередного увольнения, а то и нескольких. Сам Мень курил очень много. Он курил «гильзы» – папиросы, которые продавались не набитыми табаком в коробках по250 штук. К ним покупался отдельно ароматный табак в пачках, который набивался в «гильзы» специальным устройством в виде раскрывавшейся вдоль хромированной трубочки, в которую укладывался табак, и деревянной палочки, которой табак затем выталкивался в «гильзу». У нас была с куревом большая проблема: как пронести папиросы и спички из города в училище и где их потом хранить. Дело в том, что наш комбат, когда дежурил в батарее в выходной день, как и некоторые другие офицеры (Владимир Сергеевич не опускался до этого, хотя сам и не курил), подкарауливал нас у проходной и производил настоящий обыск, заставляя показывать даже носки, в поисках папирос и спичек. Найденные папиросы он тщательно уничтожал и выбрасывал в урну, а спички сжигал и возвращал задержанному. А если и удавалось пронести папиросы в училище, то возникала проблема с их хранением. Кроме тумбочек у нас больше ничего не было, а они периодически проверялись нашими офицерами «на предмет» порядка и наличия курева. И комбатские «гильзы» помогли мне решить эти проблемы и в добавок проблему сохранности папирос при себе в течение дня. Помогло то, что «гильзы» продавались в основном в крупных гастрономах города. Там я покупал коробку «гильз», 2 пачки табака и несколько коробок спичек и просил продавщицу упаковать это все в бывшую тогда фирменную оберточную бумагу (с напечатанными цветным шрифтом словами «Гастроном») и перевязать пакет цветной же тесьмой. И с таким вот грузом я с трепетом направился через проходную. И даже наш комбат не заподозрил этот пакет ни в чем предосудительном и, обшарив меня с ног до головы, с удивлением отпустил в казарму. Этот аккуратный пакет и в тумбочке не вызывал ни у кого из проверяющих подозрений. И 3-ю проблему удалось решить довольно просто. Мне где-то удалось раздобыть старую женскую пудреницу: продолговатую коробочку, открывающуюся с узкой стороны. В крышку было вставлено зеркальце, а другая часть была пустая и перетянутая поперек резинкой

стр.9