кармашек. Но до решения этих проблем неприятностей от курения было довольно много. Неувольнения – само собой. Однажды Мень вызвал даже маму не беседу и довел ее до слез. Но Владимир Сергеевич поговорил с ней по-человечески, дал мне приличную характеристику и тем самым ее успокоил. А за курение мне и на гарнизонной гауптвахте довелось посидеть, как утверждали, в «камере Котовского». Как-то, по-моему, в начале декабря 1951 года, в 9-ом классе, будучи дневальным по батарее, ночью я с горящей папиросой в зубах от нечего делать зашел в казарму, прошелся до конца прохода между рядами коек и уже повернул назад, как вдруг навстречу мне выкатился подполковник Табаченко. Он уже ушел от нас командиром 3-ей батареи, получил звание «подполковник» и как раз был дежурным по училищу. И вот за курение, да еще на посту, да еще в казарме мне и объявил комбат двое суток ареста. А отбывать мне их пришлось с началом зимних каникул. Все ребята собирались уезжать в отпуск, а я отправился на гауптвахту. По-видимому, меня с кем-то еще из другой батареи кто-то отвез туда после обеда в последний день занятий 29-го декабря. Оказывается, на гарнизонной гауптвахте была специальная камера для воспитанников Суворовского училища и КАПУ, в которой, говорили, сидел когда-то Герой Молдавии и Гражданской войны Котовский. Там, кроме нас, находились уже 3 суворовца. Нас, как не принимавших еще присягу, никуда на работы не привлекали, и мы с тоски не знали куда себя девать. 31-го декабря после обеда нас всех отпустили: меня и одного суворовца – по завершению срока ареста, а остальных – по предновогодней амнистии. Я успел с Печерска, где находилась гауптвахта, приехать в училище переодеться, получить отпускные документы, приехать на вокзал, доехать Яготинским пригородным поездом до станции Переяславская (это около100 км. и 4-х часов езды), а потом случайной попуткой доехать до Переяслав-Хмельницкого (еще 25 км по «улучшенной грунтовой» зимней дороге) и к наступлению Нового года быть уже дома! А после каникул пригласил меня к себе в кабинет майор Яковлев и в присущей только ему доверительной беседе начал меня стыдить, упрекать в слабоволии и других «грехах», якобы не позволяющих мне бросить курить. Мне, конечно, хотелось ему доказать, что сила воли у меня есть и т. п. Для этого мы сошлись на том, что я брошу курить на целый месяц! Он надеялся, что я после этого курить больше не буду. Мне удалось продержаться ровно месяц, о чем я и доложил Владимиру Сергеевичу. Но после этого курение продолжалось. Еще долгие годы. Но я опять отвлекся. После шестого урока подводились итоги занятий прошедшего дня – анализировались полученные нами за день оценки. Для наглядности в коридоре на стене была вывешена «Доска успеваемости», на которой крепился лист ватмана с таблицей, в которой по вертикали размещался список воспитанников батареи (повзводно), а по горизонтали – даты учебных дней текущей учебной четверти. В клетки на пересечении фамилии воспитанника и даты текущего дня после каждого урока дежурный по взводу выставлял оценки, полученные за этот урок. «Пятерки» проставлялись красным цветом, «четверки» – зеленым, «тройки» – синим, а «двойки» и «единицы» (последние встречались крайне редко) – черным. Обычно к подведению итогов в батарее собирались все ее офицеры во главе с комбатом и детально знакомились с нашими успехами. Потом батарея выстраивалась дежурившим офицером повзводно, о чем офицер рапортовал комбату перед строем, последний здоровался со строем и начиналось представление. Перед строем по очереди или группой вызывались ребята, которым в этот день не очень повезло, которые получили «двойки». И комбат «снимал с них стружку», включая в свой лексикон такие слова, как «засранцы», «замудонцы», «немощные сосиски» (это – получившим «двойки» по гимнастике) и т. п., попрекая тем, что «их в баньку водят, мыло дают, а они «двойки» получают!». Особенно он любил почему-то «распекать» Олега Латюка, симпатичного блондина, довольно крупного телосложения. Мень часто называл его иронично «Оле-ежка» и «Великовозрастный детина». Пару раз пришлось подобное выслушивать и мне с упоминанием сосисок. А, кроме того, отмечались и отличные достижения воспитанников. Особенно, когда кто-то получал несколько отличных оценок в день. Таких тоже вызывали из строя и иногда им комбат объявлял благодарность, которая, так же как и объявляемые нам взыскания, заносилась в специальную «Карточку взысканий и поощрений», заведенную на каждого воспитанника. Несколько таких благодарностей, помнится, удалось получить и мне. Дневники подсказывают, что в 8-ом классе это было как минимум дважды, когда мне удалось получить по 4 «пятерки» за день: 27 декабря 1950 года (по алгебре, геометрии, химии и литературе) и 15 мая 1951 года (снова по геометрии, химии, литературе, а также по черчению), а в 10-ом классе 20 марта 1953 года мне даже удалось получить 5 «пятерок» (по логике, литературе, астрономии, черчению и тригонометрии). После «подведения итогов» мы следовали почти строем (спускались по тыловой сдвоенной лестнице) в столовую на обед. Обед обычно состоял из 3-х блюд. На первое частенько подавали полюбившийся нам украинский борщ, на второе – тоже обычно что-то вкусное (мне особенно нравились плов и, как «штурману дальнего плаванья по среднему течению Днепра», макароны по-флотски), на третье – какой-нибудь компот или кисель ну и пара кусков черного и

стр.10